[Skip-Beat]

Название: Змеиная доля
Автор: summerwine
Бета: нет
Жанр: драма
Пейринг: Шотаро/Кёко
Рейтинг: PG
Дисклеймер: все права на персонажей принадлежат тем, кому они принадлежат
Предупреждение: ООС (?)
Статус: закончен
Фэндом: Не сдавайся!
От автора: сказ про то, как Фуву совесть заела. Собсно, наличие у Шотаро совести и делает данный бред ООС'ом.

Целым был и был разбитым,
Был живым и был убитым,
Чистой был водой, был ядом,
Был зеленым виноградом.
Спать ложился рано утром.
Вечерами все звонил кому-то...
(ц) Сплин «Приходи»

Шотаро - эгоист. Тут всё просто, как дважды два - четыре. Он изумрудной змеёй вьётся в золотой чаше, до краёв заполненной любовью к самому себе, шипит довольно и смотрит наглыми глазами на свою не первую, и далеко не последнюю, жертву, кровью которой только и кормится. Вся его змеиная натура так и лезет наружу и не заметить её нельзя, но он настолько гармоничен в своей ипостаси, что тут волей-неволей залюбуешься, простишь ему все его грехи и не заметишь, как он одним молниеносным движением вонзит свои зубы тебе в глотку. Это порода такая. Особо опасный вид.

Но даже у змей есть свои слабости.

Сегодня Шотаро спал с открытыми глазами, а проснулся с тихим звоном в ушах. Он с трудом поднялся с постели, собрал себя по маленьким острым кусочкам, взбодрился тремя чашками кофе, но неприятный звон так и не прекратился.

Даже сейчас, в восьмом часу вечера этот шум продолжает насиловать его уши, сотрясать мозг, учащать сердцебиение. Он пытается успокоиться, сосредоточить все свои силы на создании образа пресыщенного сибарита. Змея не должна демонстрировать свои слабости окружающим.

-Шо, продержись хотя бы часик. Больше не прошу, - Шоко говорит это таким участливым и заботливым голосом, что у Шотаро сразу же пересыхает в горле от одной только перспективы увидеть себя со стороны. А выглядит он и вправду неважно.
- Я в порядке, - цедит сквозь стиснутые зубы, оглядываясь по сторонам; прячась от изучающих глаз своего менеджера и прикидывая в уме, через сколько примерно минут взорвётся его голова от невыносимого звона.

Внезапно его взгляд останавливается на Ней. Это огромный зал, освещённый тремя хрустальными люстрами, заполненный сотнями известных актёров, режиссёров, музыкантов и журналистов. Так почему же он останавливается именно на ней, чёрт его дери?

Кёко смотрит на всех большими глазами, держит под руку своего Цуругу и не перестаёт ни на секунду улыбаться. То, что она улыбается рядом с ним, бесит Шотаро больше всего. Он видит в этом что-то отвратительное, до жути неправильное, мерзкое. Он не сводит с них глаз.

Шоко стоит рядом и думает, что Шо неисправим в своём детском стремлении сломать надоевшую игрушку, дабы она не досталась никому другому. Шоко не знает, она просто не может знать, что Шотаро каждый божий день читает письма своих поклонниц и представляет, будто это Кёко каждое утро оставляет ему конверты с признаниями на подушке, уходит в магазин за продуктами и вот-вот должна вернуться. В конце концов, когда-то Кёко любила всю эту сентиментальную чепуху. Она - когда-то, он - сейчас.

Звон в голове усиливается.

Когда Кёко ловит на себе его взгляд; когда она подходит к нему и говорит, театрально растягивая каждое слово: "надо же, какие люди", Шотаро кажется, что у него из ушей сочится кровь. Он даже чувствует, как та пачкает ворот белоснежной рубашки и неприятно согревает кожу.

Кёко постукивает наманикюренным ноготком по тонкой стенке своего бокала, говорит что-то про его бездарность и ограниченность, но он ничего не слышит, кроме душераздирающего звона. Он слышит его так отчётливо, словно стоит под гигантским чугунным колоколом.
С каждым её вздохом, с каждым изящным движением её рук, с каждым еле заметным подрагиванием её нежно-розовых губ перед его глазами вспыхивают то тут, то там зелёные языки пламени. Они прожигают веки, опаляют ресницы. Шотаро кажется, что по его щекам медленной страшной пыткой стекает густая лава, оставляя жуткие ожоги на лице. И всё это под чёртов звон, под непрекращающийся ни на секунду звон! Есть в этом во всём что-то до цинизма правильное – стоять рядом с ней и умирать от боли. Он уже почти ничего не видит, только губы той, которую когда-то безжалостно пронзал своими зубами и выпивал всю без остатка. Видит следы от укусов на её теле; такие раны так просто не затягиваются; запах её крови щекочет ноздри. Будоражит.

Он еле стоит на ногах. Ему хочется упасть на колени, зажать уши руками и орать до тех пор, пока из горла не хлынет кровь. Змеиная кровь. Пока его не скрутит пополам, не стошнит собственными лёгкими, сердцем и проклятой изумрудной змеёй. Он отчего-то уверен, что это решит все его проблемы, искупит всю его вину. Повернёт время вспять.

Но если б всё на свете было настолько просто, не было бы в мире такого бессчетного количества грешников, отвечающих за свои преступления.

Шотаро знает это, ведь всё так просто, как дважды два – четыре. Поэтому стоит памятником самому себе, гордо держит осанку, выравнивает сбившееся дыхание и, за неимением надежды переписать прошлое, отчаянно пытается вспомнить вкус её губ.

Внутри всё раскалённой докрасна змеёй извивается, шипит и кусается. Он думает, что неплохо бы сейчас попасть под струи ледяного дождя, лечь на холодный мокрый асфальт, подтянуть колени к груди, обхватить их руками и провести так всю оставшуюся жизнь. Змеи тоже иногда устают.

-Эй, ты слышишь меня? Я с тобой разговариваю. Ты особо-то не зазнавайся, - Кёко тычет ему пальцем в грудь, возвращая к действительности. Срывая пелену с глаз.

Шотаро смотрит на неё какое-то время особым, пронизывающим насквозь взглядом, пробирающим до самых костей. Раненой змеёй заползает в её сердце.

Подаётся вперёд, наклоняясь к самому её уху, и шёпотом спрашивает:
- Неужели, ты не слышишь его?
- Кого? - и глаза её, и без того большие, на секунду становятся огромными.
- Звон, - отвечает он, и на лбу его видна испарина.
- Дурак! Король плоского юмора! И как же тебе не противно от самого себя, а? Ты же...
- Не играй со мной, Кёко, - перебивает он её, отходит на шаг назад и весь его вид выражает презрение. Он даже не смотрит в её сторону, демонстративно давая понять, что ему плевать на неё и её мнение.

И когда она отвечает ему какой-то совсем неоригинальной колкостью, грозно сдвигает брови, - отчего лицо её делается невозможно детским, - поворачивается к нему спиной и уходит; только тогда он впивается в неё змеиными своими глазами, в которых горькими морскими брызгами, как в самый дикий шторм, так и рвётся наружу:

"Пожалей меня...Кёко."