[Skip-Beat]

Название: В тихом омуте
Автор: summerwine
Бета: нет
Пейринг: Рен/Кёко
Рейтинг: PG
Предупреждение: ООС
Статус: закончен
Фэндом: Не сдавайся!
Дисклеймер: все права на персонажей принадлежат тем, кому они принадлежат
От автора: сразу хочу попросить у  Lel прощения, ибо не умею я ренёку писать, хоть убейте >__<

Он бы многое отдал за то, чтобы посмотреть на мир глазами, в которых тёплым светом искрится янтарь, но...

Солнце путается в волосах золотыми лучами, касается её плеч и целует в губы своим самым жарким поцелуем. Иногда ему кажется, что ещё чуть-чуть, и она растворится во всём этом золоте. Он не боится, просто привык уже к ней. Без неё ему будет скучно, наверное.

Что у них общего? Ну, они оба создают видимость очень положительных людей. Типичные главные герои фильмов сороковых годов и незамысловатых мультиков. Ей, конечно же, проще, она - маленькая девочка с пушистыми облаками в голове; ему, конечно же, тяжелее, он – слишком рано повзрослевший мальчик, хорошо знающий на собственной шкуре, что к чему в этом мире.

Если уж прямо говорить об их различиях, то достаточно заметить одно важное: когда сверху давит представление огромного количества людей о том, каким ты должен быть "на самом деле", очень сложно проживать собственную одну-единственную жизнь таким, какой ты есть – Рен усвоил это достаточно давно, чтобы полностью разочароваться в мироздании. Кёко пока ещё не в курсе; девочкам с янтарными глазами не положено разочаровываться.

Иногда он думает, что если бы начался пожар, Кёко осталась бы жива - огонь бы принял её и не навредил. Она как будто рождена светом, теплом... Когда Рен видит её, вдыхает в лёгкие золото её кожи, он буквально умирает от жажды. Хочется ещё и до бесконечности.

Для тех, у кого в глазах не плавится янтарь, жизнь в той или иной степени покрыта налётом предсказуемости, обыденности, скуки. Рен, как и всякий слишком рано повзрослевший мальчик, вовлечённый в мир шоу-бизнеса, больше всего на свете не любит скучать. Скука для него что-то вроде табу, хотя сразу так по нему и не скажешь. Он вообще обманчив, очень мутный и непонятный, тихий и пугающий. Как густая тьма в кладовке под скрипучей деревянной лестницей.

Есть масса игр, в которые скучающие мальчики могут играть, и таким вот незамысловатым образом хоть ненадолго избавляться от удушающей сонливости своего существования. В такие игры обычно играют двое. Сначала не имеет никакого значения с кем, но позже, когда мальчики вырастают, им хочется играть в свои игры только с девочками, у которых в головах плавают пушистые облака.

Цуруга Рен презирает женскую проницательность. Слишком часто приходилось с ней сталкиваться, отчего всякая игра превращалась в нечто нудное и пресное. Вся эта догадливость и знание наперёд всего на свете - это самое гадкое чувство из всех, особенно когда жертвой такой поразительной проницательности становишься ты: словно тебя, нагого, освещает сотня долбанных прожекторов, мёртвые лучи которых неприятно касаются кожи, каждого её миллиметра. Желание играть пропадает тут же – алым солнцем закатывается за горизонт. Таким женщинам всегда и всё понятно; что, зачем и почему – прищурив хитрый глаз, они сканируют тебя с головы до ног и тут же находят нужные им ответы. Девочки с янтарными глазами, излучающие самый живой и мягкий свет, о таких играх вообще ничего не знают. Они думают, что всё, сказанное вслух - правда; они думают, что сказать "люблю" и тут же отвернуться - нельзя, что от этого сердце может остановиться навсегда-навсегда. С ними очень интересно играть.

Он смотрит на неё, купающуюся в водопаде солнечного света, и думает, что, наверное, всякий раз, когда она улыбается, на каких-нибудь лугах далеко-далеко отсюда распускаются жёлтые одуванчики. Ему смешно от одной этой мысли. Он, наверное, в глубине души всё-таки догадывается, что с каждой такой его усмешкой где-нибудь так же далеко на холодную сырую землю замертво падают златокрылые птицы, чем-то напоминающие надежду.

Рен сидит в своём "вагончике". У них уже третий день идут съёмки на природе - под палящим солнцем, рука об руку с ней – источающей свет. Он сидит на небольшом красном диване и щёлкает зажигалкой. Рен ждёт, когда она придёт, и ему больше не придётся утолять свою жажду каким-то маленьким искусственным огоньком.

Ему захотелось поиграть.

Когда она входит, он блаженно прикрывает глаза и втягивает носом этот, не похожий ни на что, запах счастья и золотых ржаных полей.

- Рен? Ты в порядке? Мне сказали, ты хотел поговорить о чём-то, - и разговаривает она так, будто откуда-то оттуда, с пушистого облака и с улыбкой на устах.

Он резко открывает глаза и смотрит на неё прямо, зло, с усмешкой. Липкой чернильной тьмой впитывается в сетку золота вокруг неё. А она даже не удивляется, не боится, у неё янтарь в глазах - с ней интересно.

- Что же ты стоишь, - берёт её за руку и резко дёргает к себе, усаживая на колени, а она не сопротивляется совсем, только в глаза всё время смотрит.

Он больно трогает пальцами её лопатки сквозь тонкую ткань кофты - ищет крылья, которые золотые и легко рассыпаются горячим песком - наверное. Она сидит и дышит ровно, глазами в его глаза - тёплым янтарём в усталое и скучающее зло мальчишки, слишком рано ставшего взрослым.

Он достаёт зажигалку и щёлкает ею у самого её лица, плотоядно улыбаясь, другой рукой хватает за тонкую шею, и теперь они близко-близко друг к другу - и только огонёк между ними дрожит, такой искусственный и холодный по сравнению с ней.

- Бойся, дурочка, - смеётся он как-то гавкающе, совсем невесело и даже горько. - Думаешь, жизнь - это такой большой кусок торта, да? А я тебе скажу - чёрта с два, слышишь? Жизнь - кусок, согласен, но не торта, понимаешь? - пока он говорит всё это, где-то на другом краю света, может, не сегодня и даже не вчера, темнота в кладовке чёрными клубами дыма копошится, от стенки до стенки бьётся в агонии и пугает-пугает.

Она должна сейчас заплакать или огрызнуться - он так думает, ему опыт подсказывает, опыт рано повзрослевших мальчиков никогда не подводит. Уж слишком много игр было сыграно.

Кёко смотрит на него, а потом медленно так опускает ресницы свои и солнце, янтарь - всё куда-то исчезает, как будто затмение или ещё какая нелепость. Он выпускает её аккуратно, будто и не хотел вовсе и сам не знает, зачем; вжимается в спинку дивана, его пробирает крупная дрожь. Хочется пить, очень хочется пить. А вокруг всё как будто отравлено, как будто вместо воды - серый пепел.

Доигрался.

- Улыбнись, Рен, - говорит она громко, звонко, словно золотыми колокольчиками в широком ржаном поле; глаза открывает, - Солнце - это ты и я.

И темнота в кладовке, которая и не здесь и не там, выливается на свет, ползёт по узкому коридору к высокому порогу, расплывается на крыльце тёмной лужей и тут же высыхает. И видно же теперь, что зря пугала. А в кладовке, в светлой-пресветлой кладовке на деревянном полу спит маленький мальчик и крылья у него золотые – не ломаются, он теперь точно знает.